Это были последние для Фанферлюша гастроли. Уютный городок в предгорьях Альп с распростертыми объятиями встретил труппу, к которой он прибился три года назад. Театральным залом служило старое палаццо, украшенное гербами давно канувших в Лету не то баронов, не то кондотьеров. Сейчас им владела какая-то дальняя родственница старых хозяев, которая изредка наведывалась проведать медленно но верно разрушающееся имущество. А заодно получить деньги от отцов города, которым палаццо сдавалось для разных общественных надобностей.

Говорили, что возможно она приедет на какой-нибудь из спектаклей.

В свободные минуты Фанферлюш с интересом разглядывал причудливые горельефы эпохи Кватроченто на стенах. Или подолгу смотрел в маленькое, похожее на амбразуру окно комнаты, отведенной артистам под гримерную. Из него можно было созерцать все уголки площади…

Он сразу оценил его и представил, как несколько столетий назад хозяин, не то гвельф, не то гибеллин, мог выслеживать цель для своего не знающего промаха арбалета.

Фанферлюш знал цену хорошего выстрела!

А еще ему это палаццо напоминало его родной замок. Далеко-далеко на севере отсюда. Вернее, то, что от этого замка уцелело . В развалинах старого донжона всегда цвели маргаритки, и они с мамой часто ходили собирать их. А желтые одуванчики, пробивавшиеся сквозь камни булыжного пола превращались под мамиными пальцами в красивые венки, которые они приносили в «палац» – наверное, бывшую замковую кухню – с огромным камином. В камине всегда тлели поленья. А у огня всегда сидел полупьяный, грустный отец – вечный наивный подросток, лишенный любимых игрушек – коника и карабельки….

…Фанферлюш – бессмысленно звучавшее сценическое имя очень быстро заменило искателю приключений архиспесивую фамилию старого магнатского рода и прозвище, полученное среди bravi.

В труппе он на многое не рассчитывал. Просто – подкормиться пару лет, и – дальше. В родных краях, куда он время от времени раньше наведывался, его уже ничего не держало после смерти матери, »Братишка Неро», его неразлучный спутник в авантюрах и попойках, звал его в Венецию. Но Фанферлюш не особенно доверял ему. Как-то за выпивкой у них даже возникло шутливое пари

– Рано или поздно ты отравишь меня или я зарежу тебя!

– Тогда выпьем за это!

В труппе Фанферлюш был самым старшим по возрасту – актеры годились ему в дети, а то и во внуки. Поэтому, с учетом этого, ему прощалось многое – отсутствие на репетициях, когда он засиживался в кабачке, толкуя с лянцарони о былях и небылях, нервный тремор рук – последствия веселой жизни, некогда прожитой Фанферлюшем, отсебятину во время выступлений, неуместную даже для жанра комедии дель арте.

Если Фанферлюш был бесподобным артистом в компании ему подобных старых bravi, где он был и сценаристом и режиссером и актером, то на сцене, где нужно было хоть малую малость подчиняться не тобою написанному либретто, он никуда не годился!

Вот и на этот раз все шло из рук вон плохо. Разыгрался Фанферлюш только к последнему спектаклю.

Это была даже не пьеса, а действо, похожее на рождественский зингшпигель с Рождественским Стариком, его внучкой и двумя-тремя персонажами. Все вертелось вокруг приключений маленького принца, свалившегося из какой-то сказочной страны. По пути ему встречалась надменная англичанка, шумливая (но добродушная) Королева.

Фанферлюшу досталась роль зануды-профессора из Болоньи.

Рождественского Деда играл Зигфрид

Это был настоящий артист, обладавший удивительной способностью перевоплощения в сочетании с высоким мастерством своей профессии. И вдобавок с потрясающим неподдельным аристократизмом, так ценимым Фанферлюшем. Вдобавок Зигфрид всегда находил пару-тройку добрых слов для непонятно откуда взявшегося коллеги.

Во время спектакля Фанферлюш обратил внимание на одну из зрительниц. Это была довольно крупная дама с грустными глазами. С ней была девочка лет десяти в белом пышном платье, с двумя бантами. Обе они были такие земные и в то же время трогательно-небесные.

– Бывает же такое!– думал Фанферлюш. И придерживаясь услышанной им как-то от комедиантов рекомендации, начал играть для них одних

Потом (когда его роль уже была сыграна) он вдруг вспомнил, что его пистолет давно не был смазан! А впереди – дорога!

– Дружище хочет покушать!

Он торопливо захромал в гримерную (болела нога, наверное, к снегу) и лицом к лицу столкнулся с дамой и девочкой из партера. Дама, заискивающе глядя в глаза Фанферлюша, попросила:

– Сеньор, моя дочка хочет Вас поблагодарить!

Фанферлюш удивленно вскинул брови

– Вам, сударыня, понравилось наше представление?

– Сеньор профессор, меня зовут Франческа-Катарина, и мне очень понравилась ваша пьеса! Ведь это Вы ее написали?

Фанферлюш развел руками:

– Сударыня, мы все понемногу пишем пьесы, иначе у нас ничего бы не получилось! А скажите на милость, кто из нас вам больше всего понравился?

Девочка взглянула на Фанферлюша грустными глазами

– Вы, сеньор!

– Она просто влюбилась в Вас – залепетала дама – Только и просит – давай поблагодарим сеньора Профессора!

– Сударыни, я тронут вашими словами! – улыбнулся Фанферлюш. Но, наверное, его улыбка была не из лучших для такого момента.

Дама тронула его за кружевной манжет

– О, я Вас понимаю, понимаю!

В маленьком окошке гримерной можно было наблюдать разъезжающую публику. Фанферлюш приник к стеклу, пытаясь увидеть своих поклонниц. Вот они подошли к ожидавшему их фиакру. Вот обе как по команде, оглянулись на окна палаццо, где только что шел спектакль.

Помахали рукой – сначала девочка. Потом мать.

Фанферлюш понял –это для него.

Сентиментальность живо сменилась у Фанферлюша на самосарказм :

– Она поняла, что артист я хреновый… А вот, как ее…Франческа-Катарина…

Его раздумья прервала влетевшая как буря сеньора Люцинда:

– Сеньор Фанферлюш! Маркиза приезжала на самый лучший наш спектакль

– Кто?– настороженно переспросил Фанферлюш.

– Ну, маркиза де Сан-Джеронимо! Она же с Вами разговаривала!

– Маркиза так маркиза…-пробормотал Фанферлюш, – тогда поздравимся, сеньора Люцинда. С успехом!

– Это была хозяйка…Ну конечно же, они просто махали своему палаццо…как бы, впрочем, поступил и я в таком случае…

– Вы это о чем, сеньор Фанферфлюш, – поинтересовалась игравшая роль чопорной англичанки сеньора Элла.

– О том, что и это пройдет, мисс!

…Контракт Фанферлюша был расторгнут 15 января. Получив причитающиеся ему деньги, он собирался вместе с труппой добраться до Венеции. Там их пути должны были окончательно разойтись.

В сущности, Фанферлюшу в Венеции нечего было делать. Вот уже несколько месяцев как «Братишка Неро», который до этого почти 9 лет прилежно торговал в лавочке всякими диковинками, скрылся, прихватив набранный им у венецианских купцов товар. Его искали, но, конечно не нашли. Сеньор Шени его мало занимал. А Аглаида давно была в прошлом.

Но ему хотелось еще раз ощутить венецианскую зиму – странную похожую на болезненный сон, какие некогда в детстве, в родных краях, часто снились ему.

…Комедианты уже уложили багаж и сели в дилижанс. У Фанферлюша ломило его «любимую» левую ногу. Вопреки обыкновению, он поставил свой саквояж на землю.

…Венеция. Венеция. Венеция… маленькая стеклянная ваза – Посейдон с трезубцем, обнимающий водяной столб. Морено. Скрипучий пол. Тяжелые шаги бабушки. Стук двери… Аглаида в гондоле– маленькая старушка, похожая на девочку. Или девочка – на старушку…

– Сеньор Фанферлюш – возглас Зигфрида ворвался в поток грез – мы отправляемся! Вы едете с нами?

– Венеция…К черту Венецию! Нет. Зигфрид, я остаюсь! Прощайте!

– Прощайте, сеньор Фанферлюш! Мы будем вас вспоминать!

Мисс Элла помахала ему своей шляпой, госпожа Люцинда – рукой.

Пара минут – и дилижанс был уже далеко.

Фанферлюш почувствовал, что ноге стало легче. Трубка на ветру раскуривалась плохо. Но упорство старого курильщика взяло свое.

Падал мокрый снег. Фанферлюш почему-то вспомнил, как 15 лет назад, после возвращения из Венгрии, он стоял у чугунных решеток особняка Аглаиды, высматривая ее. – Тогда была Страстная пятница – подумал он – Я бежал за ее экипажем как ливретка…

– А ну ее, Венецию! Так куда? Не все ли равно? Да хоть… хоть в Триест!

Он снова посмотрел на снег – возле него образовался тонкий гладкий белый лист, жизни которому было максимум полчаса. Фанферлюш сделал еще одну затяжку. А потом тростью вывел на этом листе, подаренном непогодой –

– И это пройдет!